Конкретность мышления русского человека XVI века и интерпретация им внешнего мира

Для русской мысли XVI века типичны конкретность мышления и отсутствие отвлеченных понятий. Так, например, в то время у наших предков не существовало понятия «государственный», вместо которого господствовало понятие «государев». Воображение людей XVI века, не привыкшее к отвлеченному мышлению, конкретно олицетворяло государство в государе, так что эти понятия отождествлялись.

Та же особенность мышления нашла себе отражение в том, что московское законодательство не знало общих норм, общих уставов и положений. Оно не развивалось логическим путем из каких-либо основных принципов и не исходило из каких-либо теорий. Развиваясь в зависимости от практических нужд, оно разрешало вопросы, которые ставились жизнью, развивалось казуистически и шло отдельными указами. Каждый указ содержал ответ на частный вопрос, он издавался по просьбе той или другой местности или известной общественной группы. При этом указ издавался только для этой местности или группы. Земские ходатайства были вопросами, в ответ на них издавались указы. Последние двигали законодательство. Указ не был обоснован теоретически и не содержал в себе общих норм, обязательных для всей страны.

Отсутствие научной теории, теоретического научного обоснования имеет в виду Зиновий Отенский, когда он отмечает, что «наш русский язык учения философскаго и грамматики не имать» (15, с. 252-253). Зиновий развивает свою мысль подробнее: «Язык убо наш, якоже рех, философии и грамотики не имать: темже просто глаголется в нашем языце. Греческий же язык в таковых обучен есть и Максим (Грек. - Н.Б.) учен есть, и писа о сем, мню, от таковаго учения. Непщую (думаю - Н.Б.) же по ненаучению языка нашего от бога ослаблению быти, иже по неискуству учения что глаголемо, правостию же сердечныя веры» (15, с.953).

Приведем еще пример не знающего отвлеченных понятий конкретного мышления русского человека XVI века, имеющий непосредственное отношение к архитектуре. Речь идет об одном из значений термина «чертеж». В одной купчей говорится: «...продал есми треть деревни, землю и с двором... и с огородцы: с капустником и с конопляником, и с гумном... и с лесами сухими и с сырыми, и с чертежей... и со всем угодьем...» (5, т. 1, с. 162). Оказывается, что «чертежом» называлось пространство леса, очерченное в знак его захвата. В основе этого словоупотребления лежит представление о реальном очерчивании в натуре: еще не возникло представление об отвлеченном чертеже на бумаге. Также в архитектуре XVI века господствовала натурная стройка, с которой было связано очерчивание в натуре строительной площадки.


Конкретность мышления русского человека XVI века представляет собой особенность его духовного склада, чрезвычайно предрасполагавшую к художественному творчеству и в особенности к архитектуре. Вместе с тем русская архитектура XVI века отличается сочной материальностью и отчетливостью образов именно вследствие конкретной предметности мышления людей того времени.

Русский человек XVI века одновременно с этим склонен вкладывать скрытый внутренний смысл в образы внешнего мира. «Вси единодушно вкупе и с плачем припадем к человеколюбцу богу, да отверзет нам умные очи наша» (34, л. 9), - читаем мы в Стоглаве. Домострой предписывает: «.. .мало вещати, множае разумевати... долу зрение имети, горе же душу» (10, с. 53). Прекрасно сказал по этому поводу Ермолай-Еразм: «Не се бо есть книжная писания умети, еже токмо о словесех пропитания поспешати, или по единому слову мняше и прочая ведети, яже глаголет язык, ум же сего не успешает растилати на обличение проведения за утеснение разумных смышлений. Несть се книгочий. Не единым бо очным зрением или языка соглаголанием книгочий, но пространъством ума, еже мыслъми разумными сведети глубины...» (32, с. 175). Ермолай-Еразм восстает прежде всего против утеснения разумных смышлений, он призывает мысльми разумными сведети глубины, только так может раскрыться «пространство ума» - прекрасный образ, созданный в XVI веке. С этим интересно сопоставить место из одного рукописного жития XVI века: «... мне убо, описателю сущу повести, не лепо минута есть не вместивыпе во словесное пространъство и в бремяне молчаниа тацех муж жительства и достойных незабвенна света и божественныа памяти...» (23, с.2). Для XVI века очень характерны в этом тексте сочные и выразительные метафоры, как-то: «словесное пространство» и «бремя молчания».

Наглядное представление о том сложном идейном содержании, которым человек XVI века стремился наделить видимые формы, дает следующее толкование жеста крестящегося человека, находимое в так называемом Сильвестровском сборнике, приписываемом Сильвестру: «.. .несть на нас истиннаго крестнаго знамения, по существу, персты управити по чину, вообразити господне древо и животворящий крест и троица: отца и сына и св. духа, и показати божество и человечество, и крещение, покаяние, Ердань, и спас и предтеча, и вся сия святолепно вруцеустроив, назнаменовати крест Христов...» (23, с. 653-654). Сколько всего содержалось, по представлению русского человека XVI века, в простом жесте крестного знамения, которым поминутно осеняли себя люди!